Лесной фронт. Задача - выжить - Страница 13

Рядом с ним — Терехин. Ну что о нем еще можно добавить кроме того, что я уже говорил? Сразу видно, что раньше он выглядел живым воплощением образцового внешнего вида, описанного в уставе. Даже после блужданий по лесу и всех прочих неприятностей волосы политрука сохранили, пусть подобие, но прически. Вынужденная небритость его раздражала — морщится каждый раз как трогает подбородок. А трогает он его довольно часто и, похоже, автоматически. Видимо в сознании Терехина никак не может уложиться мысль, что на подбородке обосновалась растительность. Или просто подбородок, не привыкший к такому вопиющему непорядку, чешется? Форма на нем, пусть и тоже в нескольких местах порванная, но все же наиболее приличная среди обносков остальных окруженцев, да и моих лохмотьев, по правде, тоже. Вон, даже пуговица верхняя застегнута! В общем, если мы все, здесь собравшиеся, выглядим будто после схватки со стаей диких кошек в каких-то колючих зарослях, то по внешнему виду Терехина можно было подумать, что он максимум скатился по пологому склону в неглубокий овражек, встал, отряхнулся и пошел дальше. Правда, фуражку забыл подобрать. Сидит вот сейчас, глаза прикрыл. Спит? Не спит — опять вот рукой щетину проверяет. Имя и отчество его, кстати, тоже не знаю. Представился как 'младший политрук Рабоче-крестьянской Красной Армии Терехин. Вы можете обращаться ко мне 'товарищ младший политрук'.

Ну и последний член нашей пестрой компании сейчас, повернувшись широкой спиной к огню, мирно похрапывает. Представился он просто Лешкой, тезка значит. Судя по всему — тоже простой красноармеец. Белобрысый, росту огромного, силы, похоже, тоже немереной… Говорил что артиллерист. Ну да, с такими габаритами он там и вместо лошади мог пушку тащить и снарядные ящики ворочать. Кстати, когда знакомился с ним и после, заметил любопытный факт. Вот, многие представляют себе таких здоровяков белобрысых эдакими флегматичными увальнями. Ну, типа, добродушный такой сельский детина, привыкший сдерживать силу, что б случайно никому ничего не повредить. А то как захочет пожать руку, да и оторвет ненароком, как лапку таракану. А этот вот не такой простой. Нет, конечно совсем не как в фильмах — жлобского вида сержант с тупым лицом, охаживающий где-то в застенках подкованными сапогами ребра очередного допрашиваемого. Совсем нет! Просто, несмотря на какое-то детское, огромное детское лицо, глаза у него были хитрыми-хитрыми. Да и пошутить, похоже, любил. Когда хлеб делили — выдал 'Алфедов, зачем те стоко хлеба-то? Ты и так тощий-те терять-то нечего. А я ж и похудеть могу — мне добавка положена!' Чем вызвал очередной хмурый взгляд Алфедова, смешок Михалыча и недовольство Терехина. Впрочем, политрук ничем, кроме выражения лица, своего недовольства не выдал. Одет Лешка был как все. В грязные оборванные лохмотья, когда-то бывшие формой бойца РККА, с огромным бурым пятном на спине.

Закончив с майором, к костру подошла Оля. Она тоже принимала участие в этом подобии ужина, но в отличии от остальных, предпочетших после еды погреться у костра, доев хлеб, сразу пошла к раненому. Сначала попыталась напоить его из моей трофейной фляги, а потом поправляла бинты. Правильная девчонка! Свое дело поняла сразу. Сейчас она присела с нами. Между мной и Лешкой, но явно поближе ко мне. За все это время она сказала лишь пару фраз. Да и то, сначала поблагодарила за хлеб, а потом попросила у меня флягу.

Так мы и сидели вокруг костерка. Лес, огонь, урчание недокормленных желудков, да амбре давно немытых тел окруженцев. И еще комары. Орда насекомых, пикирующих с противным звоном на нас. У них, наверно, тоже время ужина. Раньше я их как-то не особо замечал. А тут — налетели. Ну, для борьбы с комарами у меня уже есть давно испытанное средство. Я достал трофейные сигареты и глаза сидящих у костра снова заблестели. У всех кроме Терехина. Тот, увидев орла на пачке, брезгливо сморщился и глянул на меня так, будто я сейчас начну агитировать за переход на сторону фашистов, используя в качестве наглядного пособия этого самого орла.

— У немцев на хуторе взял. — объяснил я ему и, достав себе сигарету, протянул пачку пожирающему ее голодным взглядом Гринченко. — Угощайтесь. Пока пачка шла по кругу, я чиркнул зажигалкой и с удовольствием выпустил в сторону ближайшего комара струю дыма. Сигареты вернулись ко мне в количестве двух штук, сиротливо перекатывающихся в пачке.

— Эт дело! — Михалыч прикурил от зажженной в костре веточки. — А мы уже как неделю последние крохи табачка снюхали…

Кстати, насчет табачка. У меня осталось только две сигареты и кисет с газеткой. Мне пришло в голову, что сворачивать-то сигареты я не умею! Тут же целое искусство, впрочем прекрасно известное любому курильщику этого времени. А у меня опыта — смутные воспоминания о том как отец в 89–90 м, когда сигареты из магазинов исчезли, сворачивал 'козьи ножки' с привезенным бабушкой из села самосадом, да один раз я сам, уже лет через десять, нашел в селе на шкафу дядин узелок с табаком да попробовал и себе свернуть сигарету. Получилось тогда явно что-то не то. Сигарета вышла слишком толстой и газеты я оторвал явно многовато. А сейчас как быть, когда трофейные закончатся? Спалюсь ведь сразу! В ларек тут не сбегаешь — надо либо беречь сигареты и, в конце концов, бросать курить когда закончатся, либо искать какие-то отмазки почему я не умею нормально сворачивать сигареты. Может сказать, что я только начал курить? Или сказать что трубку курил раньше? А трубка где? Потерял? Трубка, которую я купил этим летом и, весь такой на понтах, курил весь август-сентябрь, осталась дома, неизвестно за сколько километров и более чем за семьдесят лет от этого места… ладно, две сигареты пока есть, а потом посмотрим. Я сделал еще пару затяжек, забычковал оставшийся окурок и аккуратно положил его обратно в пачку.